Написал её журналист Борис Стрельников, книга называлась "Юля, Вася и президент". Очерки о Штатах, в которых Стрельников прожил долгое время, написаны честно и с любовью.
(Пару лет назад мне удалось наконец купить эту книгу, но не в том, прежнем виде, в мягкой обложке, а другой вариант, под названием "Тысяча миль в поисках души". Увы, без великолепных фотоиллюстраций, служивших важным дополнением к повествованию).
В книге Стрельникова есть ряд моментов, заслуживающих отдельного внимания. Внимания к тому, как именовались советским журналистом полвека назад явления, незваными гостями вторгшиеся в нашу послесоветскую жизнь, и на долгие годы либо навсегда ставшие уже нашими собственными реалиями.
Это преамбула.
А вот что побудило меня к написанию поста.
В "Яндекс-Дзене" я прочитала об "эффекте Дженовезе" (https://zen.yandex.ru/media/popsci/pochemu-ne-stoit-jdat-pomosci-ot-okrujaiuscih-esli-vy-okazalis-v-bede-5fbe100b9e83245705690d9b).
Эффектом Дженовезе, соглсно Вики, является "эффект свидетеля", "эффект постороннего", синдром Дженовезе — психологический эффект, проявляющийся в том, что люди, оказавшиеся свидетелями чрезвычайной ситуации (ДТП, преступления или других), не пытаются помочь пострадавшим.
Цитирую дзеновский пост:
13 марта 1964 года 28-летняя жительница Нью-Йорка Кэтрин Дженовезе возвращалась домой после трудового дня. Она работала менеджером одного из баров Квинса, проживала в районе Кью-Гарденс, населенным средним классом и считавшимся вполне благополучным в криминальном отношении. Итак, Китти припарковала машину и направлялась в свой дом, когда заметила темнокожего Уинстона Мозли.
Мужчина догнал Дженовезе и дважды ударил ее ножом. За происходящим наблюдали соседи (не менее 10 человек), но никто из них не выбежал на помощь. Правда, один из очевидцев все-таки потребовал нападавшего оставить девушку в покое.
Испугавшийся Мозли убежал, а несколько человек позвонили в полицию. Однако особой информативности звонки не несли.
«На улице избили девушку, она ходит шатаясь», - подобные сообщения получали полицейские и поэтому на происшествие не спешили. Никто и не вышел на улицу, чтобы отвести потерпевшую домой.
Под кров она попробовала добраться самостоятельно, но в это время Уинстон Мозли понял, что его никто не преследует и вернулся к жертве. Он нанес ей еще несколько ранений и забрал имеющиеся у Китти 49 долларов.
Все преступление заняло довольно много времени (не менее получаса!), но на помощь несчастной так никто и не вышел. Китти Дженовезе ушла из жизни по дороге в клинику, а большинство свидетелей позднее утверждали, что, по их мнению, на улице была банальная пьяная ссора.
Разумеется, я отлично знаю эту ужасную историю, сорок лет назад я читала про неё у Стрельникова!
Вот что писал в своей книге советский журналист:
Однажды, казалось бы, ко всему привыкший Нью-Йорк содрогнулся перед преступлением на Остин-стрит.
Я был на этой улице после того, как прочитал в газетах об убийстве 28-летней стенографистки Катрин Дженовезе. Я долго ходил и стоял у подъезда дома, где жила Катрин, вглядывался в лица людей. Я хотел понять, как это все произошло. Я хотел понять людей, живущих в этом районе Нью-Йорка, но люди не хотели, чтобы я понял их, ускользали, замыкались, сердились, что я отрываю их от дел.
- Проклятая жизнь! Проклятый город! - бормотал продавец газет. - Люди перестают быть людьми!
Больше он мне ничего не сказал.
- Вы уже пятый репортер, который расспрашивает меня, - рассердилась официантка кафе. - Оставьте меня в покое!
Люди шли по улице, выходили из автомашин, стояли у красного света на перекрестках. Обыкновенные люди, куда-то спешащие или просто гуляющие, молодые и старые, мужчины и женщины, веселые и грустные.
Катрин была одной из этих людей, одна восьмимиллионная частичка живого организма Нью-Йорка.
Она приехала с работы в третьем часу ночи. Вот под этими окнами оставила свою машину и пошла к подъезду. Вот у этого столба она первый раз крикнула: "Помогите!"
Мужчина ударил ее кулаком, и она, обняв столб, опустилась на асфальт.
Она кричала: "Помогите!", а мужчина стоял и рассматривал ее. В квартирах по обе стороны улицы зажегся свет, захлопали оконные створки, в окнах показались люди. Мужчина ударил Катрин ножом.
- Эй, парень, ты с ума сошел! - крикнул кто-то сверху.
Мужчина убежал.
Катрин звала на помощь, но одно за одним гасли окна.
Он вернулся через десять минут. "Спасите!" - умоляла Катрин молчащие окна. Он шел не спеша, не обращая внимания на то, что в домах снова вспыхнул свет. Он ударил ее ножом еще раз и не торопясь ушел.
На этот раз огни в окнах продолжали гореть. Она ползла по асфальту и стонала: "Умираю! Умираю!" Тридцать восемь человек, тридцать восемь пар человеческих глаз в течение двадцати минут смотрели из окон на ее агонию. Но никто не спустился вниз и никто не позвонил в полицию, хотя телефон был в каждой квартире.
Тридцать восемь человек видели, как он появился под их окнами в третий раз. Он искал ее по кровавому следу на асфальте. Он наткнулся на нее в подъезде, и тридцать восемь человек услышали ее предсмертный крик. Убийца, вытирая нож косынкой Катрин, ушел в темноту, и вслед ему один за другим гасли в окнах огни.
И тогда, мучимый совестью, один из тридцати восьми пробрался по крыше в соседний дом и уговорил свою родственницу, слепую старуху, позвонить в полицию. Сам он на это не решился. Боялся мести убийцы или его друзей.
Полиции потребовалось всего две минуты, чтобы прибыть на место преступления.
Я стою у подъезда, где умерла Катрин. Входят и выходят люди. Обыкновенные люди. Они знали ее в лицо. Многие называли ее Китти.
"Что мы за люди? - спрашивала газета "Нью-Йорк таймс", посвятив специальную редакционную статью происшествию на Остин-стрит. - Кто сумеет объяснить такое потрясающее равнодушие к чужой судьбе? Мы с сожалением признаемся, что не знаем ответа".
Кто убил одинокую стенографистку? Почему? Это осталось неизвестным, и никого это не интересует. Отпала, перестала существовать одна восьмимиллионная частичка Нью-Йорка. Кому какое до этого дело?
Заметили разницу в изложении?
Я - сразу.
Сорок лет я думала, что несчастную девушку убил её бывший любовник, потому что какими ещё могли быть мотивы убийцы, из описания Стрельникова, кроме ревности и мести? Притом, убийцей явно был какой-то мафиози, иначе почему бы его боялись?
(Представить в советское время подобную ситуацию, с растянутым по времени убийством на глазах у соседей было немыслимо.
Как такое могло быть, чтобы одна злобная нелюдь убивала, а другие трусливые нелюди видели происходящее и ничего не делали?
Увы, и мы дожили до времён, когда ценности наши стали схожи с американскими образца полувековой давности. Одни убивают, другие закрывают на это глаза).
Чего открыто и во весь голос не мог сказать советский журналист?
Всей правды.
Он не мог сказать про краденые 49$ и про цвет кожи убийцы.
Как же так, разве угнетённые чёрные братья могут быть подлыми преступниками, вызывающими страх и трепет у белых обывателей? Чёрный всегда жертва белого расизма. И точка.
Цензура в СССР никогда не пропустила бы неприглядные детали, идущие поперёк государственной пропаганды.
В СССР чёрные жизни были важны задолго до того, как левые идеи поставили на колени белое население страны, которой несистемный президент Трамп так и не сумел вернуть величие в прежнем объёме.
Мы махнулись, не глядя.
На постсоветском пространстве негров по-прежнему можно называть неграми и не считать их тотально обиженными хрупкими одуванчиками под беспощадным белым башмаком.
Негров идеализировать незачем, исторической вины нашей персональной евразии перед потомками американских рабов - немножко меньше нуля.
Штаты же за последние годы идеологически догнали и перегнали СССР, целуя землю под чёрными ногами.
Чёрных, которые добились осуществления мечты собственными силами, честным трудом и упорной учёбой, от такого с души воротит.
Поэтому "состоявшиеся чёрные" ещё большие враги тем чёрным, которые жаждут не построить своё, а отобрать чужое, враги хуже струсивших коленопреклоненных белых.
Вот такой любопытный круговорот явлений в природе.
К нам пришли гольф, Голливуд, хищный оскал капитализма, Кола, киднеппинг и рэкет, за океан пришла идея возвеличить чёрного человека просто за цвет кожи, свидетельство неких былых страданий.
Детали в каждом случае - они важны.
Не так сильно важны, конечно, как жизни чёрных.
