Предпоследний день отдыха, погода испортилась, море отменяется, и это надо принять.
Обстановка вокруг вполне реальная в условиях сна, вопросов не вызывает.
Темнеет рано, иду, вижу пронзительно чужое небо, с чужими созвездиями.
Укладываюсь на спину прямо на улице, на асфальт, смотрю, смотрю в черноту с яркими звёздами.
Мы с Людой не дети, не женщины, не подростки - без возраста.
Молодые, просто молодые.
И папа молодой.
Люда делает вещь, неправильную в отношении меня (не важно, что именно). Я сержусь, из-за этого мне требуются усилия, чтобы летать.
Помогаю себе резкими толчковыми движениями рук, обычно такого не требуется.
Папа говорит, что да ладно, тебе показалось, то, что ты думаешь на Люду - неправда.
Я сержусь ещё сильнее.
Не жду такого от папы, только не от папы. Я снова, как всегда, одна на своей стороне.
Собираюсь ответить резко, что тут вообще всё неправда, что и ты неправда, потому что ты умер, тебя нет, ты, папа, умер!
Не могу. Это жестоко.
Давлюсь несказанными словами, не могу дышать, просыпаюсь.
Поношенная красномордая баба с опухшим мокрым лицом.
Мне надо толком выплакать свой сон, чтобы перестать всхлипывать и начать дышать.
Сорок пять лет прошло, а папина смерть так и не отболела.
Если мы никогда не встретимся там, за чертой, где все молодые и могут летать - всё бессмысленно.
