Так сказал, уходя, патронажный доктор.
Перед этим он настаивал на госпитализации соседки, говорил с её хорошей дочкой по телефону, с учётом разговора и осмотра пришёл к выводу, давно лежащему на поверхности: сиделка.
Нужна сиделка.
Это очевидно.
Ну не надо дёргать Скорую едва ли не каждый день.
Уколы и ингаляции может делать сиделка.
Наконец, они сегодня обе приехали к маме, и ближняя дочь, и дальняя. Приехали после обеда, потому приходивший утром врач избежал радости общения с ними напрямую.
Ближняя дочь при моём появлении выдала просто феерический монолог, экзальтированный, на крике, и с такими интересными образами и сравнениями, какие мне встречать не доводилось.
Подозреваю, дочь из ментов.
То бишь из полицаев.
Кто ещё будет врача-"нацмена" "ставить на четыре кости"?
Это были эпитеты к скандалу, который дочь закатила в больнице, когда мать, готовящаяся к выписке, ушла в клиническую смерть.
Скандал - правильно, одобряю, жизнь нынче не та, чтобы можно было что-то получить терпением и смирением.
Но лексика...
Остальные перлы ближней дочери я не запомнила. Утомляют крики и отягощают семейные разборки в присутствии посторонних, то есть меня.
Выступление, надо признать, было шикарным.
Мама у ближней дочки виновна во всём.
Мама выискивает у себя симптомы, нагнетает и накручивает, чтобы был повод вызывать врачей. Спецом.
Это от одиночества и старчества.
Люди после восьмидесяти не дружат ни с реальностью, ни с головой... ни с чем.
Хотят внимания, устраивают бенефисы.
Неделю назад я по просьбе дальней дочки заходила к соседке, которая долго не отвечала на телефонные звонки.
Соседка спала, дыхание было очень тяжёлым, лицо - коричневым.
Надо полагать, лицо и дыхание, пока хозяйка ими не управляла, готовились к приступу с последующим набором 112 заблаговременно. Сами.
Что маме делать?
А смириться с возрастом (пора. Подходит пора белых тапочек) и болью (нам, твоим детям, в сто раз больнее!).
И молиться, много-много молиться.
С утра восстав, учи устав, ложишься спать - учи опять.
Утром молись. Вечером молись. Днём тоже можно.
Православный человек вручает себя воле Божьей, не ропщет, терпит, кается и молится.
И тогда всё будет зашибись, Богу виднее, кому когда и на каких условиях время.
Дочь блюдёт свою стройную фигуру и очень ею гордится.
Мама всегда слишком толстая (отёки, вообще-то. И почечные, и сердечные).
В маме 80 килограммов! Это дочь рассказывала как-то врачам, при мне. С осуждением.
Но при этом мама не ест.
И снова виновата - она же без еды слабая!
Но ещё и толстая.
Одно огорчение, а не мама.
Ближняя дочь покричала, крестясь и поминая веру и господа, объясняя, как она устала, замучена и тоже больна, и свалила, оставив все бытовые заботы своей сестре. Ну, и ещё оставив старшей одной тратиться на лекарства и ингалятор.
Дальняя дочь задала вопрос, который был очевиден: не пойду ли я в сиделки к соседке.
Разумеется, нет, как бы оно ни было для этого семейства удобно.
У меня, вообще-то, есть собственное семейство.
Звонки, когда соседка или её дочери ловят меня вне дома и ужасно этому удивляются (да-да, я умею переступать порог квартиры. Не только тогда, когда им нужен шофёр), раздражают.
Если я не хожу в офис, это не равнозначно тому, что я изнываю от избытка свободного времени и ничегонеделания.
Обе дочки, кстати, по возрасту явно пенсионерки. Он на законных основаниях могут тоже не ходить в свои кабинеты.
Минус зарплата, конечно, но так и минус расходы на квалифицированный уход за мамой.
Нормальная сиделка стоит денег. Немалых.
Увы, бабоньки, надо, надо что-то решать.
Когда б у соседки была единственная дочь, она не ждала бы действия от своей сестры.
Полагалась бы только на себя.
Может, вообще не разъезжалась бы с родителями.
У обеих соседкиных дочерей как раз по одной дочке.
Насчёт дальней внучки не знаю, а ближняя внучка скорее всего круто обойдётся со своей маменькой, когда та перешагнёт порог восьмидесятилетия (возраст, с реальностью не дружишь, с головой не дружишь, боль придумываешь).
Боже упаси быть старым и немощным.
