Сказала уходящему Роме, чтобы тот купил ей онигири.
- Чего?
- Онигири.
- Чего?
- Ну, рис такой. Завёрнутый в нори.
- В чего?
- В нори.
- В чего?
Умный, да.
Костюмчик вчера обновил, хорошо так, работая двигателем
"Только что я таскал тяжёлые диваны в Совете Федерации Федерального собрания Российской Федерации. Серьёзно."
"На месте стендов стояли тяжёлые массивные диваны. Выяснилось, что на всю верхнюю палату российского парламента есть только один грузчик — и тот инвалид. Таскали диваны с коллегой. Потом еле выстоял собственную же лекцию."
- Слушай, - догадался Рома в Машкину сторону.
- Если тебе уже восемнадцать, то и твоим подружкам тоже восемнадцать?
- Иди, иди отсюда, - говорю Роме, - они же все школьницы.
- Не, - сразу теряет интерес сынка.
- Я, как учитель, педофилии ни разу не одобряю.
А днём раздаётся требовательный звонок в дверь.
Открываю, на пороге рыжая девочка с каким-то пакетиком сока, батончиком и завёрнутой в плёнку тарелочкой.
К Машке.
Говорю - нет, моя хорошая, Машка заразная, ничего не получится.
Тут и заразная выползает из постели, тянет свой облезлый нос.
- Дыши в сторону! - возмущаюсь я.
- Привет, Юля, - говорит бледное простоволосое чучелко с облезлым носом.
- Я тут на трамвае ехала, - объясняет Юля. - И у вас, кажется, убили кого-то. Потому что полиция и трамваи встали.
Подхожу к окну - да, ДПС.
Никого не убили.
Если перекрывают дорожное движение, в том числе трамвайное, это значит, что какой-нибудь Путин ездил в Курчатовский институт - или Собянин, или шейха какого возили, надо глянуть, есть ли сейчас в Москве шейхи.
Так вот, Юля привезла болящей Машке онигири.
И сок. И батончик.
И пожелания не болеть.
Юля уехала, а я у Машки спрашиваю, сколько лет этой симпатичной, хозяйственной и доброй девочке Юле.
- Семнадцать, а что?
Тут Машка догоняет, из какого интереса я спрашиваю, и возмущается - ещё чего!
Не буду, говорит, я такую хорошую Юлю какому-то дурацкому Роме отдавать. Да я лучше сама на ней женюсь!
И ушла лопать свои онигири вожделенные.
Весна.
